Ошибка. Это слово стало для нас птицей в железной клетке. Мы слушаем ее тревожный свист и замираем, боясь пошевельнуться, чтобы не спугнуть иллюзию контроля. Перфекционизм — не добродетель, а изощренная форма страха. Это высокий, неприступный бастион, который мы возводим не для того, чтобы укрыть в нем свое величие, а чтобы запереть в нем свою уязвимость. «Будь совершенен» — это заклинание, которое на самом деле означает: «Не смей быть человеком». А человек по определению — существо ошибающееся.
Нам твердят, что ошибки — это кирпичики опыта. Знаем. Умом понимаем. Но между знанием и действием пролегает пропасть, заполненная смолой страха. Эта смола так густа, что гасит любое движение, любое начинание. Мы застываем на пороге выбора, думая, что откладывание решения сохранит нам чистоту листа. Но чистота листа — это величайшее заблуждение. Пока мы боимся сделать ложный шаг, сама жизнь, единственный подлинный холст, уходит из-под наших ног.
Вот парадокс, тихий и неумолимый: отказываясь от действия из-за страха совершить ошибку, мы совершаем самую роковую из них — ошибку бездействия. Это не ошибка-звено в цепи жизни. Это провал, обрыв самой цепи. Время, эта единственная валюта, что дана нам авансом, тикает без жалости. Мы экономим на копейках дискомфорта, теряя состояния целых дней и лет. Жизнь становится не песней, а тягучим, несмелым гулом — и заканчивается, так и не взорвавшись кульминационным аккордом.
Дилемма оказывается до примитивного проста и до безобразия жестока. Перед нами весы с двумя чашами.
На одной — легкая тяжесть. Небольшой «не-комфорт» сейчас. Дрожь в коленях перед прыжком, кисловатый привкус неуверенности, осознание, что твой шаг может оказаться ложным. Это боль роста. Боль живого.
На другой — невесомый, но всесокрушающий груз. Состояние сожаления. Оно не жжет, как стыд. Оно точит, как вода камень. Оно просыпается с тобой в пятьдесят, в шестьдесят, в семьдесят. Ты смотришь на пройденный путь и видишь не извилистую, но богатую тропу своей судьбы, а ухоженный, прямой и абсолютно пустой коридор. Ты слышишь его эхо в рассказах седых стариков на закате, в их вздохах, тяжелых, как земля: «А вот если бы я тогда…». Эти «тогда» висят в воздухе их комнат призраками несбывшихся жизней.
Выбор, в сущности, не между успехом и неудачей. Он между болью действия и агонией безмолвия. Между трепетом живого сердца, которое может ошибиться, и ледяным покоем сердца, которое уже не бьется, хотя еще продолжает стучать в груди. Страх ошибки — это тюремщик, предлагающий тебе пожизненное заключение в обмен на иллюзию безопасности. А сожаление — это уже сам приговор, который ты выносишь себе сам, когда тюрьма становится твоей могилой.
Но есть и третий путь, лежащий за пределами этой дихотомии страха и сожаления. Он требует пересмотреть саму природу того, что мы называем «ошибкой».
Мы привыкли видеть в ошибке пятно на белом одеянии нашего «Я», доказательство нашей несостоятельности. Но что, если ошибка — это не дефект, а единственно возможный язык, на котором с нами говорит сама реальность? Мы стучимся в дверь, и она не открывается. Мы называем это ошибкой. А что, если это не дверь? Или она открывается внутрь, а мы толкаем? Ошибка — это не «нет», это ответ. Жесткий, неуклюжий, но единственно подлинный способ миропознания, доступный слепцу-человеку.
Жизнь — это не экзамен по математике с одним верным ответом. Это импровизация. Джазовая пьеса, где фальшивая нота, вовремя подхваченная и обыгранная, рождает новую, неведомую доселе гармонию. Перфекционист же пытается играть по нотам, написанным для несуществующего инструмента. И в ужасе замирает, боясь издать не тот звук. В итоге — гробовая тишина.
Самая большая иллюзия — что можно прожить жизнь, избежав падений. Падение — неотъемлемая часть танца под названием «гравитация». Вопрос не в том, чтобы не упасть, а в том, как падать: цепляясь за воздух и ломая когти о стены своих ожиданий, или же подставив лицо ветру и заметив в самом полете узор пролетающих мимо звезд.
В конце концов выбор стоит не между дискомфортом действия и агонией бездействия. Истинный выбор — между двумя реальностями. В одной, ты — хрустальная ваза, которую можно разбить. В другой, ты — семя, которое должно быть погребено в грязи сомнений, раздавлено давлением обстоятельств и расщеплено болью роста, чтобы прорасти к свету, которого никогда не увидишь, оставаясь в целости и сохранности на полке.
Будь не вазой. Будь семенем. Прими свою ошибочную природу как условие роста. Тогда, возможно, в самом конце, твое сожаление будет не о том, как много ты ошибался. А о том, как мало ты решался — любить, страдать, падать и подниматься, оставляя за спиной не ровную и пустую дорогу, а цветущую, непредсказуемую и бесконечно живую чащу твоей единственной и неповторимой судьбы…
