Снова 19 июля. Второй раз календарь безжалостно выведет эту дату – день, когда я лишилась возможности сказать «С днем рождения, папа» так, как это должно быть. Не звонком, не теплым рукопожатием, не взглядом, полным того молчаливого понимания, что было только между нами. Только тишина в ответ на невысказанное поздравление, глухая стена невозможности.
Я приеду к матери. Мы – два островка, разъеденные морем утраты, но связанные невидимым дном общей боли. Поедем к твоей могиле. Земля, холодный камень, буквы имени. Мы будем стоять рядом, молчать или говорить о чем-то мелком, обыденном. Но внутри – у каждого своё. Мать – о прожитых годах, о пустоте в доме, о стуке твоих шагов, которых больше нет. Я – о невысказанном, о вопросах без ответа, о том, как хотелось бы еще раз услышать твой совет, пусть даже невпопад. Мы объединены этим жгучим шрамом на душе, этой общей болью потери, которая, как ни странно, не сближает, а лишь подчеркивает одиночество каждого в своем горе. Мы рядом, но каждый плачет в своей бездне.
Вечером я возьму твои удочки. Знаешь, те самые, которые ты так хотел мне оставить. Они хранят отпечатки твоих рук, запах реки и терпения. Я поеду к воде. Не столько за рыбой, сколько за тишиной, за ритуалом продолжения. Заброшу снасть в темнеющую гладь, как ты учил, и буду смотреть на поплавок, колеблемый течением. Вода – она вечна. В ней отражаются и закаты, и рассветы, и наши боли, и наши надежды. Она все принимает и все уносит.
Но удочки, папа… они лишь малая часть того, что ты мне оставил. Самое главное, самое ценное – оно во мне. Ты оставил мне уважение. К людям, к их труду, к их праву быть разными, ошибаться, искать. Не громкими словами, а каждым своим поступком, спокойным взглядом, готовностью выслушать.
Ты оставил мне любовь к женскому. Не туманную идеализацию, а глубокое уважение, заботу, преклонение перед их силой и нежностью. Я видел это каждый день – как ты относился к матери. Ни единого крика. Ни тени пренебрежения или грубости. Никогда. Никогда! Ни рукоприкладства, ни унизительного слова, не обращая внимания на достаточно скверный характер мамы. Ты строил дом на уважении, несмотря ни на что, и этот фундамент теперь во мне.
Ты научил дружить. Дружить честно, надежно, без задних мыслей. Быть опорой, а не обузой. Несмотря на разногласия, на расстояния, на глупости, которые все мы порой совершаем.
Ты вложил в меня доброту. Не показную, не слащавую, а ту, что идет из глубины – помочь, не ожидая благодарности, понять, простить, поделиться последним. Ты всегда был добрым. Улыбаюсь сейчас, вспоминая это. Я очень гордилась этим.
И, папа… твой оптимизм. Это был не наивный взгляд сквозь розовые очки. Это был выбор. Выбор видеть свет даже в кромешной тьме. Как ты держался в самые последние дни! Болезнь ковыряла тебя изнутри, боль была твоим постоянным спутником, а та страшная рана… часть ноги, отданная гною и болезни. Ты знал. Знало твое тело, знал взгляд врачей, знала тяжесть в воздухе. Конец приближался неумолимо. Но ты не сломался. Не превратился в жалкую тень, выпрашивающую жалость. Ты держался. Молча. С достоинством. Молодцом. Не нытьем, а силой духа, которая казалась нечеловеческой. Ты не жаловался на боль. Ты просто… был. До последнего вздоха. Твоя стойкость в те дни – это урок мужества на всю мою оставшуюся жизнь.
Вот оно, истинное наследство. Не вещи, а принципы. Не удочки, а умение ждать у воды в тишине. Не дом, а умение строить любовь и уважение. Не просто жизнь, а умение встретить ее конец с непоколебимым достоинством.
У реки, глядя на твой поплавок, качающийся на волнах вечности, я скажу это громко, чтобы ветер донес до тебя:
Благодарю тебя, ПАПА. За все. Ты живешь во мне. Всегда.
